— сосуды греха, язвы соблазна.
— Как видите, ничего сложного.
— Оба исхода одинаково плохи.
— Когда вы станете папой, это вам и придется исправить.
— Исправить Его послание?
— Когда святой Патрик плыл крестить Ирландию, в чем он был уверен? В прочности моря? В милости ветра? В доброте пиратов? Он просто сделал, что был должен.
— Вы совсем запутали меня, монсеньор кардинал.
— Викарий Христа да будет умен, а не хитроумен. Наша церковь более претерпела от умных ублюдков Борджиа, опоганивших святой престол, нежели от всех арабских завоеваний, вместе взятых… Для распутывания сложных клубков у вас буду я.
— Господи… Что же делать?
— Молитесь. Разумом тут ничего не решить.
— Молиться?… Копье, не посох… Копье… Георгий! Во бранях святейший поборник!..
* * *
— …Георгий! Иже мученик светлый!..
Место в ложементе. Ремни защелкнуты. Руку за спину: копье-гарпун-трезубец — комплект. Костюм застегнут, герметичность — зеленый. Питание — до пробки. Реактор — зеленый. Коньки… Легкая дрожь. Исправно. Или это палуба дрожит?
Или это дрожит она сама?
— … И всю его супостатную силу бежати сотвори!
Все дрожат. Вся девятка. И невидимые отсюда девятки в других отсеках тоже дрожат.
Первый раз. Это как первый раз с мужчиной. Только страшнее. Тем страшнее, что с мужчиной никогда не будет.
Кто-то молитву читает. Мужскую молитву. Не «к тебе, Мария, прибегаем», спрячь нас под юбку от жестокого мира… Это пусть лепечут на берегу. Здесь поздно прятаться. Здесь — «Слово похвальное Георгию». Страшная молитва: на каждый восклицательный знак — удар. Потому и знают ее в Школе. Так знают, что копья в зажимах подпрыгивают!
— … И се ни щитом! Ни бронею!
А еще потому, что покровитель страны — Георгий Победоносец.
Но ей-то чего? Вовсе она из другой страны. И язык чужой для нее. И отлично понимает она лишь уставные команды, прочее — иногда с пятого раза доходит. Особенно, когда волнуешься, или думаешь о своем.
— … И знаменем Его!
Вот и сейчас: что там говорит флагман девятки? Рослая красавица, облитая гидрокостюмом; вместо лица прозрачная бронепластина шлема — ни глаз, ни улыбки, ни узнаваемых ямочек на щеках — одна фигура. Фигура… Пешка? Ладья? Так ведь и ферзей разменивают! На груди — большая красная цифра «30», а пониже — красная же цифра «0». Белая прямоугольная табличка с именем. Из глубокого кресла в ложементе буковки не прочесть; но уж имя собственного флагмана всей девятке известно: Тенрю.
— Мы получили сигнал «SOS» и очень спешим, — говорит флагман.
Сигнал «SOS» — первое, чему в Школе учат. Понятно.
— … Оружия исполчаются, лезвия обнажаются…
Флагман достает обычный прорезиненый мешок для документов. Снимает нагрудную табличку с именем, кидает в мешочек:
— Сдать бумаги и ордена.
— …Колесо рвет! Огонь терзает!
Бумаги ее — как у всех, в корабельной канцелярии. Любимая музыка так и осталась под подушкой в кубрике. А до наград еще доживи попробуй! Пыжиться-то можно сколько угодно. Но страх этим не выгнать.
— Забыть свои имена…
Тоже привычный ритуал. Только не на тренажере. Вода будет настоящая, и взвесь тоже.
— … Пашни пламенем испаханы суть!
Позывной — восемь. Цвет — золотой. Желтый. Солнечный. А там, снаружи — солнце?
— … На землю храбро того низвержет!
Худое дело в чужом пиру похмелье; на чужой войне только смерть собственная…
— Отряд!
Молитва смолкла; свет в отсеке пригас. Лицевой щиток опустить; всхлипывает подсос — герметизация; зеленый глазок — сделано. Поднять правую руку — готова.
Можно не поднимать: пусть за меня умирают эти восемь! Но это значит: предать. Много слов, оправданий, прощений. И все сводится к одному: предать. Вес этого слова понимаешь только потом — когда уже ничего не вернуть. Восьмая не знает и не собирается узнавать — что чувствуют после предательства. Зато чувство безвозвратной потери знакомо Восьмой, как никому в целом свете. И ее правая рука поднимается словно сама по себе: готова!
Тенрю довольна. Восемь нулевых: без провозного, без практики. Но хотя бы не трусят.
— Отряд! Напоминаю, что было сказано на построении. Возврат имен — только по приходу в порт. Все понятно?
Восемь кодовых «да».
— Ваша задача — только стеречь мне спину. На первый раз хватит. Держаться в кильватере! Запомните: не отставать! Делать все, как на тренажере. Вода несложная. Волнение всего два балла, ветер слабый. Взвесь — чуть выше восьмерки, конькам с перебором хватит. Воздух до тройки, болванки с иглами потянет. Ничего тяжелее формовать не пробуйте… Отряд! К выходу! Товсь!
Снова восемь кодовых «да», отражающихся зелеными глазками на прозрачном забрале флагманского шлема. Лишние слова — лишнее дыхание. А дыхание сейчас понадобится.
Толчок: распахнулся лацпорт. Ух ты, и правда солнце! Заревела воздушная завеса. Ложемент отвернулся за борт — громадным крылом; вода заплясала чуть ниже коньков. Все, как на тренажере. Контроль взвеси? Девять и два, конькам хватит.
— FORWARD!
Восьмерка синхронно сходит с ложемента; плечи сразу ощущают вес экипировки. Тенрю — она не только флагман, но еще и мастер красного уровня — легко соскакивает прямо с борта, катится по склону невысокой волны, ощетинившись всеми стволами навески — хоть сейчас на обложку!
Кодовые огоньки на внутреннем ободе шлема: построение правый пеленг; следовать в кильватере флагмана. Построились? Готовы?
Пошли!
* * *
Пошли к зюйду от конвоя, на правую сторону. Тенрю задала темп несколько повыше среднего. Отряд пока держался неплохо, и Восьмая приободрилась тоже. К тому же — солнце! В последние месяцы серое небо переносилось особенно тяжело… Девять пар коньков уверенно скользили по взвеси; ветер сдергивал гребешки с полупрозрачных волн — а говорили, ветер слабый?
Обвеска флагмана ожила. Повторяя движение, стволы всей девятки довернули по целеуказанию из тактической сети. Тенрю выпустила несколько снарядов куда-то к горизонту: цель указал то ли радар, то ли опыт флагмана — то и другое не чета рядовым канмусу. Восьмая пока что видела одно море, да солнце; она притемнила шлем — как учили.
И тут же заметила, что столбик указателя плотности взвеси растет. Четырнадцать! Восьмая не успела выразить в словах, что это значит — но тело ее прекрасно успело выполнить все, вбитое тренажерами Школы.
Вода справа по борту расступилась; громадная черная туша Глубинного — крейсер, не меньше! — заслонила солнце. Все открыли огонь без команды, на одних рефлексах. Кашлянули башни — черную стену испятнали розовые всплески; тварь начала выворачиваться, чтобы оказаться к девятке пастью — но тут загрохотали сразу восемнадцать роторных «металлорезок» — и, заглушая грохот, отчаянно заорал динамик:
— Мама!!! Больно же!!!
— Уходит, уходит! Ниже возьми!
— Ай, не могу больше!
